Untersuchungsgefängnis

Записки из СИЗО
Игорь Плеве – об истории своего деда,
сидевшего там же в 30-е годы прошлого столетия

Бывший ректор СГТУ Игорь Плеве, осуждённый на 4,5 года лишения свободы, написал о своём деде, Августе, сидевшем там же в 30-е годы прошлого века по подозрению в распространении антисоветской агитации (ч.10 ст. 58 УК РСФСР).

«Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения.
Человека можно уничтожить, но его нельзя победить.»
Эрнест Хемингуэй, «Старик и море»

«Не мсти слабым и не заискивай перед сильными.
Всегда оставайся собой», – Август Плеве

       Жизнь многообразна и непредсказуема. Так получилось, что благодаря судье Ледневой из Октябрьского суда я оказался в СИЗО №1 г. Саратова. Прикрываясь именем Российской Федерации, на основе лживых данных она приговорила меня к 4,5 годам общего режима.
       А с февраля 1938 по апрель 1939 в этом же СИЗО по политической статье 58 часть 10 (антисоветская агитация) несколько месяцев находился мой дед Плеве Август Петрович. Он сыграл огромную роль в формировании моей личности, характера, мировоззрения и миропонимания. Находясь в камере, решил сделать несколько коротких зарисовок о нём и о наших с ним отношениях. Вот, что получилось.

                                                            1
       Дед родился 22 декабря 1896 года. Не буду писать о его жизни до 1915 года, чтобы меня не обвинили в стремлении вывести свою родословную на известных в России родовитых немецких дворян.
       Когда я учился на истфаке СГУ, на семинарских занятиях по краеведению и истории КПСС шли оживлённые споры о том, каким путем победила революция 1917 года в Саратове: мирным или вооруженным. И впервые об этих далёких годах я решил спросить у деда. Со слов отца я знал, что Август Плеве был активным участником тех событий. Странно, что мы много о чём с ним беседовали, а эти эпизоды его биографии обошли стороной. Но, к моему большому удивлению, интересного разговора не получилось. Создалось впечатление, что дед многое переосмыслил и, несмотря на хорошую память, говорил односложно и безо всякого желания.
       Небольшим отрядом, который он возглавлял, захватили накануне 25 октября 1917 года единственный в Саратове автопарк. После поступления сообщения о переходе власти к большевикам, целый день гонялись с красным знаменем по городу. Особой стрельбы не было.
       С его слов, коренные жители Саратова к революции отнеслись, в большинстве своём, безразлично. А всем заправляли всякого рода инородцы, включая и нас, «чухню» (так называл себя дед). Дал краткие и ёмкие характеристики руководителям революции в Саратове. Высоко оценил человеческие качества Васильева-Южина и крайне негативно – Антонова-Саратовского. Искренне винил себя и свой отряд в гибели «хорошего большевика» Алексеева, чьё имя выбито на памятнике «Борцам революции 1917года». Очень коротко рассказал об участии в 1918 году в расстреле восставших, голодных фронтовиков, не пожелавших записаться в Красную Армию. Им предложили мирно покинуть казармы на Ильинской площади, а потом безжалостно расстреляли из пушек на Казачьих островах. И всё. Новые и новые попытки вывести деда на новый разговор заканчивались безрезультатно. Тогда я решил с молодым напором студента-историка рассказать деду, как победила революция в Саратовской губернии. Через несколько минут дед отсёк мой задор одной фразой: «Думай, думай, думай и анализируй, прежде чем делать скоропалительные выводы о людях и событиях». Больше мы к этой теме не возвращались.

                                                            2   
       В начале 1923 года дедушка Август случайно зашёл в интернат для глухонемых детей на Цыганской улице (ныне ул. Кутякова) между ул. Радищева и Горького. Там он встретил жгучую брюнетку с вьющимися волосами и большими, на пол-лица глазами. Это была моя бабушка Агата (Агда) Каспаровна Герстнер. В голодном 1921 году была вывезена в Архангельскую область, возвращаться в родной Мариенталь она не захотела и осталась в Саратове. Молодая немка сразила сердце моего деда. Через несколько месяцев они стали жить вместе. Со своей женой по первому браку и дочерью Валентиной дед поддерживал хорошие отношения до своей смерти.
       В 1924 году у Августа и Агаты родился сын Адольф, а в 1927 – мой отец, Рудольф. В этом же году дедушка стал членом ВКПб. За 10 лет пребывания в парти его дважды исключали и дважды восстанавливали в партии. Бабушка рассказывала, что он вечно лез не в свои дела, добиваясь справедливости. Семья бабушки приняла дедушку, но относилась крайне настороженно. Для них он был, в первую очередь, коммунистом. А в памяти оставались кровавые события Мариентальского восстания 1918 года. Отец вспоминал, что в 1937 году его в очередной раз на лето отправили в Мариенталь. Ему там всегда было интересно, хотя местные ребята посмеивались над его плохим немецким. Однажды бабушка подвела его к груше. «Рудольф, эту грушу посадил твой отец, а эта птица (видимо, горлинка) садится только на это дерево и, послушай, она кричит «Пальшевик, Пальшевик», – говорила она.

Агда Плеве с сыном Рудольфом (отцом Игоря Плеве)

       В 1931 году Август Плеве был в числе первых студентов созданного в Саратове Автодорожного института. Этот список был в музее Политеха. Не знаю, есть ли он сейчас. Не мог и представить дедушка Август, что через 80 лет его внук станет ректором этого вуза.
       В середине 1930-х годов дедушка работал начальником инструментального цеха завода «Серп и молот». Намечалось серьёзное повышение. Но наступил 1938 год.

                                                            3
       Переломным в судьбе деда и всей семьи стал февраль 1938 года. По доносу дедушку арестовали и предъявили обвинение как врагу народа. Он был сразу помещён в 3-й корпус (сейчас его в народе называют «Третьяком») Саратовской тюрьмы. Между домом (Астраханская, 118) и тюрьмой было всего два квартала. Но семья о деде и его судьбе узнала только в начале 1946 года. Как-то, когда мы с дедом в начале 1970-х годов проходили мимо этого здания, он рассказал, что из третьего корпуса было только два выхода. Если после серьёзной физической и моральной обработки человек ломался и подписывал всякий бред, то выход был через подвал (расстрел). А для тех, кто не ломался – через первый, на этап и в ГУЛАГ.
       Семье было тяжело. Отца исключили из пионеров. Даже на фотографии класса в сентябре 1939 года отец и ещё несколько ребят стоят чуть в стороне – дети врагов народа. Осталось мало тех друзей и знакомых, кто помогал бабушке Агде с детьми выжить, особенно в первый год после ареста деда. А в сентябре 1941 года – депортация, трудармия и шахты Прокопьевска.
       А дедушка Август «путешествовал» по Северу: от Мурманска до Нарьян-Мара. Бросил курить, а свою пайку табака обменивал у уголовников на хлеб. К ним было несколько иное отношение, чем к политическим. Один из начальников лагеря, как вспоминал дед, называл уголовников заблудшими детьми Советской власти, а политических – её врагами. Не хочу описывать эти годы жизни деда, хотя он об этом рассказывал много. К 1945 году дедушка Август потерял все зубы (цинга) и начались проблемы со зрением (затемнение роговицы). После победного мая 1945 года уголовники писали коллективные заявления на амнистию. Под смешки политических дед тоже вписал свою фамилию со своей политической статьёй. И каково было у всех удивление, когда Август Плеве попал под амнистию! Скорее всего, амнистию подписывали списками. Случай или просто повезло? Приехав в Саратов, у соседки Клавдии Васильевны он узнал, где сейчас его семья, и кто на него написал донос. Им оказался её бывший муж, который признался в этом «по пьяни» накануне войны. Он просто помог знакомому НКВДшнику выполнить план. Она его выгнала, а в начале августа 1941-го пришла на него похоронка.
       За восемь лет дед пережил многое, но жажда воли и сила духа позволили Августу Петровичу выжить!

Август Плеве

                                                            4
       Оказавшись в Сибири, дед поставил себе и семье главную задачу – вернуться на Волгу. Но в обозримом будущем в это пока верилось с трудом. Указом 1948 года немцев определили на вечное поселение в Сибири.
       Выжившим немцам разрешалось вернуться только в места выселения: Урал, Сибирь, Казахстан, где находились их родственники. Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР № 133/12 д. № 111/45 от 26 ноября 1948 года, все выселенные в годы ВОВ были приговорены к ссылке навечно, с наказанием в виде 20-летней каторги за побег с мест обязательного поселения.
       Поэтому после войны и лагерных бараков трудармии дедушка Август с сыновьями построил дом в районе Ясная Поляна, на окраине Прокопьевска. А в 50-е годы ещё два дома – для каждого сына. А жить они с бабушкой стали у младшего, Рудольфа. Обзавелись хозяйством. Но все мысли были только о Саратове. В 1957 году, за год до моего рождения, мечта чуть-чуть, но осуществилась. Его пригласили приехать в Саратов. Обком КПСС собрал немногих оставшихся после сталинских лагерей саратовских коммунистов. Была организована тёплая встреча и интересные мероприятия. В завершении для всех были заготовлены новенькие партийные билеты. Но дедушка в третий раз возвращаться в партию отказался, ссылаясь на возраст и слепоту. Из Саратова он привёз документы, по которым стал получать пенсию 22 рубля, и корешки яблони «Антоновки». В Сибири этот сорт не рос. Но забота и внимание деда сделали свое дело. Антоновка стала стелиться над землей, а в осенние заморозки обогревалась тёплым воздухом и дымом. Яблоки бережно снимались с дерева и ждали своего часа. А на Новый год вся семья ела вкусные, как говорил дед, саратовские яблоки.
       К 50-летию Октября, в 1967 году, деду бесплатно были сделаны зубные протезы. По этому поводу он собрал сыновей с семьями и устроил грандиозное, по тем временам, застолье. Как сейчас помню, первый тост дед поднял за Советскую власть, которая вернула ему через 25 лет зубы. Но его зрение так и осталось в лагерях ГУЛАГа.

Агда Плеве, жена Августа, с сыновьями

       В 1968 году началась подготовка к переезду на Волгу. В отпуск отца съездили в Саратов. Приценились к жилью и определились с районом. Мне никуда уезжать не хотелось. Здесь в Сибири были мои родные и друзья. Я не мог понять, почему мы должны уезжать. Но говорить с отцом на эту тему не хотел, а точнее боялся. Решил своё беспокойство обсудить с дедушкой. К моему удивлению, он со мной разговаривал, как со взрослым. Много рассказал о красоте Волги, чистоте Саратова, о старом университете. О том, какой вкусный саратовский калач с красным сахарным арбузом. А в конце монолога сказал, что очень хорошо понимает, как тяжело уезжать с родины. «Но мы с бабушкой, как и твои папа с мамой, не хотим умирать в ссылке, а хотим жить на родине. Когда вырастешь, сам решишь, где тебе жить. А пока – в Саратов», – подвёл итог разговора дедушка Август.

                                                            5
       3 мая 1969 года наша семья вернулась в Саратов. Купили маленький домик с двориком в районе Сенного базара. Тогда это был микрорайон частной деревянной застройки рядом с Глебучевым оврагом. И контингент населения тоже был своеобразный. Первый мой выход на улицу закончился разбитым носом и «фонарём» под глазом. Бабушка запричитала, а дед отозвал в сторону и запретил «хлюпать» носом. Я пытался рассказать, как буду по отдельности мстить за разбитый нос. Но он быстро меня прервал. «Не мсти слабым и не заискивай перед сильными. Всегда оставайся собой», – говорил дедушка Август. А мне что делать в этой ситуации? И дед мне посоветовал забыть о сегодняшней неприятности, а завтра прийти к этим ребятам и не вспоминать о конфликте. Предложить какую-нибудь сибирскую игру, о которой не знали в Саратове. И действительно, все проблемы ушли, и я быстро стал своим парнем. Много лет назад, вспоминая эту ситуацию, понял, что таким образом дедушка меня, мальчишку, учил «держать удар».

                                                                 6
       Летом того же 1969 года в наш дворик зашёл пожилой мужчина, несмотря на жару, в красивом костюме и галстуке. Дед с ним как-то запросто поздоровался и отвёл к столику в углу двора. К принесённой бутылке водки дедушка сам принёс закуску, так как бабушка не выходила. Они вели тихую беседу практически без эмоций. Я ушёл гулять, а когда возвращался вечером домой, на трамвайной остановке увидел деда, провожающего нашего гостя. Прибежал домой, чтобы у бабушки узнать об этом загадочном человеке. Отвечая, бабушка перешла на немецкий (так она делала, когда сильно злилась). Если перевести коротко – «сволочь последняя».
       Дедушка вернулся, молча выпил чай и рано пошёл спать. Через несколько дней я всё же расспросил его о госте. «Он был моим другом, – сказал дедушка Август, – и одно его слово могло спасти меня в 1938 году, но он струсил». И на всю жизнь остались в памяти непонятные тогда слова деда, что людьми правит страх. Больше я не видел у нас Дмитрия Дмитриевича Серова (кажется, так звали нашего гостя). В ноябре мы пошли на первую праздничную демонстрацию в Саратове. Дедушка просил внимательно посмотреть на трибуну, где был и наш «летний гость». Но я этого не сделал, не захотел смотреть на того, кто ради места на трибуне предал дружбу.

                                                            7
       Важным источником информации для деда было радио. Он с интересом слушал новости и познавательные передачи. Не оставались без внимания и, как тогда говорили, «вражьи голоса». В конце 60-х годов по ряду западных радиостанций стали читать страницы романа А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», запрещённого тогда в СССР. Дедушку это очень заинтересовало, и он попросил меня подключить к нашему приёмнику «Урал 57» магнитофон и записывать все эти передачи. Несколько раз в неделю мне приходилось вставать в 5 утра («глушилки» в это время почти не работали). В суть того, о чём там читалось, я не вникал и не понимал. Дед слушал молча, только что-то бухтел и вздыхал, а я в это время дремал на диване. А через 20 минут шёл спать. Таким образом записали несколько кассет...
       В 10 классе мне случайно попал в руки литературный журнал начала 60-х годов с повестью Алдана-Семенова «Барельеф на скале». Начальник одного из гулаговских лагерей в Сибири решил на скале, что нависла над лагерем, к 7 ноября выбить барельеф Сталина. И как смертями и увечьями удалось это сделать, рассказал автор.
       На меня эта повесть произвела сильное впечатление. Тогда я решил её прочитать и деду. Он внимательно и с интересом послушал. Но сразу вспомнил о записях шестилетней давности и сказал, что у Солженицына это было сильнее. После долгих поисков нашёл чудом сохранившиеся кассеты. Теперь мы их с дедушкой Августом слушали вместе, как говорится «с чувством, с толком, с расстановкой». Он часто давал свои комментарии, переслушивая отдельные фрагменты. Где-то он не соглашался с Александром Исаевичем, а где-то очень хвалил за понимание ситуации. Слушая записи и дедушкины замечания и реплики, я невольно учился видеть главное в любом тексте.
       Прошли десятилетия. И когда я начал читать это произведение в книжном варианте, то на полях многих страниц всплывали слова, эмоции, душевные переживания деда. Только тогда начал понимать, как много чего мне не удалось спросить у дедушки Августа, как много я упустил в те годы...
       В августе 1979 года дедушки не стало. Он прожил сложную жизнь. Но всегда сохранял живой ум, стремление узнавать всё новое, быть полезным родным и близким. Для деда не было такого понятия, как депрессия. Никогда не сожалел и не каялся за совершённые в жизни поступки. И только за час до смерти попросил прощение у бабушки Агды за все свои прегрешения.
       Многие черты его характера передались мне на генетическом уровне. С годами я стал осознавать роль дедушки Августа в формировании меня как внука. Гораздо позже начал понимать, как много почерпнул и воспринял от деда. То, чего я добился в жизни, это благодаря и его усилиям.
       Этими краткими заметками я просто хотел рассказать об этом простом, но удивительном человеке и его роли в моей жизни.